Стилисты настойчиво требуют, чтобы наша речь была выразительной. Как же добиться этого? Какие языковые средства могут сделать наш язык ярким, убедительным?

Вспоминается случай из школьной жизни. Ученик декламирует стихотворение, педагог наставляет: «Читай выразительно!» И мальчик старается говорить громко. Он почти кричит, но «выразительно» все равно не получается… Некоторые почему-то считают, что требование выразительности сводится к требованию громкости, однако это, конечно, неверно.

Но раз уж мы заговорили о выразительности устной речи, то давайте представим наших любимых литературных героев в спектакле. Как они будут говорить? Кто из них обладает даром красноречия? Ведь на сцене всё как в жизни, только в самом характерном ее проявлении.

Вам приходилось когда-нибудь видеть фиолетовый апельсин? А кожаные очки? Вы, не задумываясь, отвечаете: «Нет, конечно». Но, может быть, вы слышали, как кричат шепотом? Или наблюдали, как спят бегом? «Такого не бывает!» — улыбнется читатель…

Действительно, такого не бывает и быть не может: это мы для эксперимента соединили слова, обозначающие несовместимые понятия. И если, оценивая такие словосочетания, говорят «такого не бывает», значит, мы сталкиваемся с явлением семантической несочетаемости слов. Определение семантический связано со словом семантика, так называют смысловую сторону языковых единиц. Например, семантика слова апельсин указывает на то, что это сочный плод с толстой оранжевой кожурой, растущий на цитрусовом вечнозеленом дереве; так называют и само это дерево. Но ни плоды, ни деревья цитрусовых не бывают фиолетовыми, поэтому наше определение не подходит к этим существительным. «Стеклянный суп», «железные тучи», «горячая луна», «ехать пешком», «оглянуться вперед», «прислониться к ветру», «летать в море»… Да мало ли абсурдных сочетаний можно изобрести? «Такого не бывает», — скажете вы, а стилист заметит: «Вы нарушаете семантическую сочетаемость слов».

В этом ироническом замечании И. Ильфа и Е. Петрова о «жене» их знаменитого героя Остапа Бендера слово молодая выступает в двух значениях: «только что вступившая в брак» и «юная, не достигшая зрелого возраста». А если заглянуть в толковый словарь русского языка, то можно убедиться, что это прилагательное имеет и другие значения: молодое говорят о недавно начавшем расти дереве; то же можно сказать о некоторых продуктах недавнего приготовления (например, молодой сыр (квас)); качества, свойственные молодости, определяют этим же словом — молодой задор.

«Сколько же значений может иметь слово, — спросит иной читатель, — если у первого попавшегося их оказалось пять?»

Слова бывают разные… Некоторые имеют всего лишь по одному значению (это, прежде всего, термины и слова с узкопредметным значением: существительное, бинт, чемодан, троллейбус). Однако в русском языке однозначных слов не много. Значительно больше таких, у которых несколько значений (дом, тихий, идти, взять). Чтобы убедиться в их многозначности, достаточно употребить эти слова в контексте, то есть в законченном в смысловом отношении отрезке речи.

Название этой главы повторяет заглавие веселой книжки стихов Якова Козловского. О каких же словах пойдет речь? Вы не догадываетесь? Начнем с примера, взятого из этой книги:

Нес медведь, шагая к рынку.

На продажу меду крынку.

Вдруг на мишку — вот напасть —

Осы вздумали напасть!

Мишка с армией осиной

Дрался вырванной осиной.

Мог ли в ярость он не впасть.

— Кто сыграл заглавную роль в фильме «Анна Каренина»?

— Мы помним две экранизации этого романа Л.Н. Толстого: первый раз в заглавной роли выступила Алла Тарасова, второй — Татьяна Самойлова.

— А не скажете, кого подобрали для заглавной роли при экранизации «Войны и мира» Толстого?

— Этого вам никто не скажет…

Вы не догадываетесь, почему этот диалог закончился столь безнадежным отрицанием? Дело в том, что слово заглавный означает «относящийся к заглавию, содержащий заглавие, являющийся заглавием, названием чего-либо». Но в названии фильма «Война и мир» нет имени героя, роль которого можно сыграть, поэтому в экранизации нет и заглавных ролей, а только главные.

Так отзываются о герое. А еще о нем можно сказать бесстрашный, безбоязненный, неустрашимый, удалой, лихой. Все эти слова объединяет общее значение: «не испытывающий страха», а различия между ними едва заметны. Например, неустрашимый (книжное слово) — «очень храбрый», удалой (народно-поэтическое) — «полный удали», лихой (разговорное) — «смелый, идущий на риск». Слова, близкие или тождественные по значению, но отличающиеся друг от друга смысловыми оттенками или стилистической окраской, называются синонимами.

Синонимы образуют гнезда, или ряды: кружиться, крутиться, вертеться, вращаться, виться; равнодушный, безразличный, безучастный, бесчувственный, бесстрастный, холодный и т. д. На первом месте в словарях обычно ставят «главный» синоним, который выражает общее значение, объединяющее все слова этого ряда с их дополнительными смысловыми и стилистическими оттенками.

Наш вопрос можно было бы сформулировать короче: «Это хорошо?» Ведь и в этом случае ответ может быть отрицательный. Но мы употребили антонимы — слова, противоположные по значению, и это придало формулировке бóльшую действенность. Сравните предложения: Есть люди добрые и злые, храбрые и трусливые, умные и недалекие, красивые и уроды, здоровые и больные, веселые и угрюмые, старые и молодые, прямые и скрытные, откровенные и хитрые. — Есть люди очень разные по характеру, умственным способностям, внешним данным… Нельзя не согласиться с тем, что первое больше затрагивает наше воображение благодаря употреблению антонимов.

Обращение к антонимам обусловлено характером нашего восприятия действительности: во всей ее противоречивой сложности, в единстве и борьбе противоположностей. Поэтому все контрастные слова, как и обозначаемые ими понятия, не только противопоставлены, но и тесно связаны между собой: слово добрый вызывает в нашем представлении слово злой, далеко напоминает о слове близко, горевать — о слове радоваться.

Двое спорили:

— Я не могу относиться серьезно к тому, что говорит этот белобрысый юнец, — сказал один.

— И напрасно, — возразил другой, — доводы этого белокурого юноши весьма убедительны.

В этих противоречивых репликах выражено разное отношение к молодому блондину: один из спорщиков подобрал для него обидные слова, подчеркнув свое пренебрежение; другой, наоборот, постарался найти такие слова, которые выразили бы симпатию. Синонимические богатства русского языка предоставляют широкие возможности для стилистического отбора оценочной лексики. Одни слова заключают в себе положительную оценку, другие — отрицательную.

Русский язык богат народными говорами: житель северных мест может сказать такое, чего не поймут в Воронеже или Орле. И только московский говор, который лежит в основе русского литературного языка, будет понятен всем русским людям.

Один писатель, чтобы показать своеобразие местных русских говоров, написал «элегию» на вятском наречии, содержание которой нужно «переводить» на русский язык, потому что в ней оказалось много непонятных диалектизмов (так называют слова, используемые в местных говорах, то есть диалектах). Судите сами, вот отрывок из «Вятской элегии» и ее литературное переложение:

Все бахорили, что я детина окичной, важной. Где я, там всегда бывало сугатно. А теперь? Уж я не вертечой, как потка!.. О когда, когда закрою шары свои и на меня посадят варежник!

Все говорили, что я детина опрятный, молодец. Где я, там всегда многолюдно. А теперь? Уже я не резвлюсь, как птичка!.. О когда, когда закрою глаза свои и меня посыплют можжевельником!

Испуганный и взъерошенный Димка выскочил из класса. Его окружили, засыпая вопросами:

— Тебя отпустили? Ты завалил? Что там? Рассказывай.

Он облегченно вздохнул и сказал: «Заметано!» Но ребята не унимались.

— Что делает Сам?

— Режет всех подряд…

— А Русалка?

— Топит.

— Ну, а этот, их ассистент?

— Этот? Засыпает!

— А как же ты?

— Я немного секу, но и то, чуть не схлопотал пару.

Слова, как люди, рождаются, живут и служат нам, старятся, уходят на покой и даже умирают… Да, умирают! Потому что мы сами не употребляем их, отворачиваемся от них, забываем…

Кто из вас, например, пользуется при измерении длины словами аршин, верста, сажень? А ведь наши прабабушки говорили: Купила два аршина сукна; До города пять верст. У А.С. Пушкина читаем: Он, правда, в туз из пистолета в пяти саженях попадал. Когда-то эти слова были очень нужны, без них нельзя было ни отмерить сукна, ни определить расстояние в пути, ни обозначить величину земельного участка. Изменились времена, и только в поговорках еще и встречаются эти старые слова: мерить на свой аршин, с коломенскую версту… Однако мы с вами несколько уклонились от темы. Какие же слова называются «старыми»? Да и применимо ли такое определение к словам?

Кто не знает этих слов? Даже у маленьких детей нашего времени они не вызовут удивления: мальчишки играют в «космонавтов», «луноход» можно увидеть среди их заводных игрушек, и все знают, что другое слово с этим же корнем — атомоход — означает морской корабль с двигателем, работающим на атомной энергии. Чем же интересны все эти названия? Что их объединяет? Догадаться нетрудно: это новые слова, они родились сравнительно недавно.

Мы знаем, что слова «по возрасту» бывают разные: одним уже тысячи лет, другие совсем молоды. Но есть и «новорожденные» слова, и слова «детского возраста», которые не достигли еще «совершеннолетия», и неизвестно, как сложится их судьба: или они окрепнут и утвердятся в жизни, или зачахнут и тихо умрут, не вызвав ни у кого особой жалости, потому что о них просто забудут… Новые слова, которые только еще завоевывают свои позиции в языке, называются неологизмами (от греческих слов неос — «новый» и логос — «слово»).

Три друга (они учились в институте иностранных языков) получили задание: перевести небольшой рассказ современного английского писателя. Рассказ начинался с того, что герой отправляется в путешествие. В поезде он, не желая отвечать на вопросы соседа, сделал вид, что уснул…

В этом самом месте у наших «переводчиков» возникли трудности: Виктор написал: Джон симулировал спящего, Александр — Джон имитировал сон, а Петр — совсем просто: Иван притворялся, что спит. Кто же из них оказался лучшим стилистом? Как вы думаете, одобрит преподаватель эту их первую пробу пера?

Дело в том, что ни один из них не справился с заданием: Виктор и Саша не к месту употребили иностранные слова, а Петр перестарался: он не только отказался от заимствованных глаголов, но и заменил имя героя русским — не Джон, а Иван! Впрочем… стоп! Это только казалось Петру, что он предпочел английскому имени наше, родное. На самом же деле, если задуматься, то Иван — это имя, которое тоже пришло к нам из-за границы, как и все имена участников нашего спора.

Французский ученый, философ и писатель Паскаль заметил: «Я пишу длинно, потому что у меня нет времени написать коротко». В этом парадоксальном заявлении глубокий смысл, потому что небрежность и беспомощность автора обычно приводят к многословию, а краткость и ясность формулировок достигаются в результате напряженной работы со словом. М. Горький, рассказывая о труде писателя, подчеркивал, что лаконизм, как и точность словоупотребления, дается нелегко: «Крайне трудно найти точные слова и поставить их так, чтобы немногим было сказано много, „чтобы словам было тесно, мыслям — просторно“». «Краткость — сестра таланта», — утверждал А.П. Чехов. Все это необходимо помнить тому, кто хочет совершенствовать свой слог.

Экономное, точное выражение мысли — важнейшее требование стилистики, которое мы, к сожалению, так часто не выполняем. Не будем ходить далеко за примерами, обратимся к стилю ученических сочинений.

Вдумайтесь в такие фразы: «Внимательно слушают ребята о героизме и мужестве простых советских людей»; «Из этой книги я узнал, что Юрий Гагарин начал вынашивать свою мечту в космос еще с Саратовского клуба ДОСААФ». Не кажутся ли они вам какими-то странными, неполноценными? Чего же им недостает? В них пропущены слова. Следовало написать: Ребята слушают рассказы о героизме…; …Гагарин вынашивал свою мечту подняться в космос еще со времени посещения Саратовского клуба.

Случайный пропуск слова, или речевая недостаточность, — результат небрежности. Подобные ошибки часто возникают в устной речи, когда говорящий торопится и не следит за правильностью выражения мысли. Речевая недостаточность наносит серьезный ущерб не только стилистической, но и смысловой стороне речи: в предложении нарушаются грамматические и логические связи слов, затемняется смысл.

Н.В. Гоголь писал: «Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово…» Вдумайтесь в эту замечательную мысль: ведь писателя восхищает метко сказанное слово, именно оно замашисто и бойко, оно «вырывается из-под самого сердца»… Несомненно, Н.В. Гоголь восхищался эмоциональной, образной речью, которая не оставляет равнодушным ни слушателя, ни читателя.

Искусству художественного слова нас учат русские писатели, которые из родного языка, по выражению М. Горького, «сделали чудо». В языке художественной литературы образность речи получает наиболее полное проявление. В чем же особенность использования богатств языка писателями? Как удается им достичь живости, наглядности, красочности описаний?

Примеры художественных определений, или эпитетов, которые известны из народного поэтического творчества, можно было бы нанизывать еще и еще. Скажем, как рисуется в былинах конь? — Всегда добрый. А трава? — Зеленая. Солнце — красное, ветер — буйный, слово — верное. Чудесный мир, созданный фантазией народа, расцвечен яркими и веселыми красками, потому что неотъемлемой чертой стиля этих произведений стало употребление постоянных эпитетов. Интересно, что в сказках, песнях, как и в произведениях, написанных в духе устного народного творчества, солнце называется красным, даже если упоминается осенний, пасмурный день — Померкло солнце красное; море всегда синее, даже если изображается буря. Так, у А.С. Пушкина в «Сказке о рыбаке и рыбке»: Почернело синее море; Вот идет он к синему морю, Видит, на море черная буря. В этом особенность употребления постоянных эпитетов как средства стилизации.

Поэты нашего времени ищут яркие речевые краски в эпитетах иного рода.

В любой сказке, в любом произведении, принадлежащем перу художника слова, вы найдете сравнения — образные выражения, основанные на сопоставлении двух предметов: Снег, словно мед ноздреватый, лег под прямой частокол (С. Есенин); Лед неокрепший на речке студеной, Словно как тающий сахар лежит (Н.А. Некрасов); Нарядней модного паркета блистает речка, льдом одета (А.С. Пушкин). Многие сравнения входят в наше сознание с раннего детства. Помните «Мойдодыра» К.И. Чуковского, где подушка, как лягушка, ускакала от грязнули? Или «Федорино горе»? Там, как черная железная нога, побежала, поскакала кочерга. Какую наглядность речи придают эти тропы! Не случайно сравнения считают одним из самых сильных средств изобразительности. И в то же время сравнение представляет собой простейшую форму образной речи. Почти всякое образное выражение можно свести к сравнению.

Вам не кажутся странными эти слова? Почему А.С. Пушкин изображает восход солнца как пожар? Слово горит рисует яркие краски неба, озаренного лучами восходящего солнца. Этот образ основан на сходстве цвета зари и огня; небо по цвету напоминает пламя. Такой перенос названия с одного предмета на другой на основании их сходства называется метафорой (от греческого слова метафора — «перенесение»). В поэме А.С. Пушкина «Полтава» эта метафора получает особый символический смысл: красная заря воспринимается как предзнаменование кровопролитного сражения.

Художники слова любят использовать метафоры, их употребление придает речи особую выразительность, эмоциональность.

В основу метафоризации может быть положено сходство самых различных признаков предметов: их цвета, формы, объема, назначения и т. д. Метафоры, построенные на основании сходства предметов в цвете, особенно часто используются при описании природы: в багрец и золото одетые леса (А.С. Пушкин); В дымных тучах пурпур розы, отблеск янтаря (А.А. Фет). Подобие формы предметов послужило основой для таких метафор: ветви березы С. Есенин назвал шелковыми косами, а любуясь зимним нарядом дерева, написал: Ни пушистых ветках снежною каймой Распустились кисти белой бахромой.

В одном из рассказов А.Н. Толстого можно прочитать: Прошли гуськом последние посетители дворца-музея — полушубки, чуйки, ватные куртки. Иной читатель подумает: «Что же получается: у полушубков, ватных курток выросли ноги, и они ходят? Чего только не выдумают писатели!» И действительно, в художественной литературе можно встретить и не такое: «Это верно, что дорого», — вздыхают рыжие панталоны (А.П. Чехов. «Лишние люди»); Больше всех скандалит выцветшее пальто с собачьим воротником: «Сама втерлась, а других не пускает» (А. Гладилин. «Дым в глаза»).

Если бы мы такие фразы понимали буквально, то пришлось бы представить странную картину: предметы одежды оживают и не только ходят, но и вздыхают, и даже скандалят… Однако речь идет не о полушубках и пальто, а об их владельцах, и употребление названий одежды для обозначения людей, одетых соответствующим образом, — это особый стилистический прием, который используют авторы для усиления выразительности речи. В основе подобного переноса названий лежат ассоциации по смежности.

Под пером писателей окружающие нас предметы оживают: море дышит полной грудью; волны бегут, ласкаются к берегу; лес настороженно молчит; травы шепчутся с ветром; озера смотрят в бесконечные дали… А в одной песне даже поется про остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер! В этом волшебном мире поэтических образов, по словам Ф.И. Тютчева, «на всем улыбка, жизнь во всем»! И мы готовы поверить поэту, что в тот час, когда спит земля в сиянье голубом (как писал М.Ю. Лермонтов), звезды обретают дар речи…

Все эти превращения в художественных произведениях обязаны замечательному стилистическому приему — олицетворению. Олицетворением называется наделение неживых предметов человеческими чувствами, мыслями, поступками, речью. Вот как, например, А. Гайдар использует этот троп в рассказе «Голубая чашка»: Сбежались отовсюду облака. Окружили они, поймали и закрыли солнце. Но оно упрямо вырывалось то в одну, то в другую дыру. Наконец, вырвалось и засверкало над огромной землей еще горячей и ярче.

Эти слова В. Маяковского, конечно, никто не принимает всерьез, понимая, что это преувеличение, но этот образ помогает нам представить необыкновенное по яркости небо, освещенное заходящим солнцем.

Образное выражение, преувеличивающее размеры, силу, красоту описываемого, называется гиперболой. Гиперболизация — излюбленный стилистический прием В. Маяковского. Вспомним, например, такие его строчки: Одни дома длиною до звезды, другие — длиной до луны; до небес баобабы; Белей, чем облаков стада, величественнейший из сахарных королей; Много за жизнь повымел Вилли — одних пылинок целый лес… На гиперболах у Маяковского строится образность сатирических произведений «Трус», «Столп», «Подлиза», «Птичка божия». В гиперболизации поэт находил источник юмора, вот, например, одна из его шуток: Раздирает рот зевота шире Мексиканского залива…

Так мы называем А.С. Пушкина. Но для него можно придумать и другие образные определения — гордость нашей литературы, гениальный ученик Г.Р. Державина, блестящий преемник В.А. Жуковского… В стихотворении «Смерть поэта» М.Ю. Лермонтов о нем писал: невольник чести, дивный гений, наша слава. Все это перифразы.

Перифразой (от греческого пери — «вокруг», фразо — «говорю») называется описательное выражение, употребленное вместо того или иного слова. Наши перифразы употреблены вместо имени поэта.

Как и всякие тропы, перифразы могут быть общеязыковыми и индивидуально-авторскими. Общеязыковые перифразы обычно получают устойчивый характер. Например: город на Неве, колыбель революции, страна голубых озер, зеленый друг, наши меньшие братья и т. д. Многие из них постоянно используются в языке газет, где о врачах пишут люди в белых халатах, о шахтерах — добытчики черного золота, об альпинистах — покорители горных вершин, о продавцах — работники прилавка и пр.

— А что это такое — щебсш? — спросите вы недоумевая.

И не ломайте голову, разгадывая значение этого «слова»: сколько бы вы ни вспоминали, оно не всплывет в вашей памяти, и ни в одном словаре вы его не найдете. В русском языке нет такого существительного, это просто сочетание звуков, такое же произвольное, как, скажем, псвзб… Но попробуйте это произнести! Выговаривается с трудом и не ласкает ухо. Пожалуй, вряд ли подобный звукоряд может кому-либо понравиться.

Какое же отношение имеет случайное сочетание звуков к проблемам культуры речи? Самое непосредственное. Ведь подобные «блоки» труднопроизносимых созвучий то и дело появляются в наших беседах при соединении слов. От этого не застрахованы даже поэты.

К.И. Чуковский, упрекая своих собратьев по перу в невнимательном отношении к звуковой стороне речи, писал: «Ни в одном стишке, сочиненном детьми, я не встречал таких жестких, шершавых звукосочетаний, какие встречаются в некоторых книжных стихах». Вот они: «Ах, почаще б с шоколадом… — Щ е б с ш!»; «Пупс взбешен — псвзб!» «Попробуйте произнести это вслух, — пишет сказочник и возмущается: — Нужно ненавидеть ребят, чтобы предлагать им такие языколомные щебсшы».

Поэты часто стараются в звучании стиха передать «музыку» жизни, реальные «голоса» природы. Вам не кажется, что в нашем заглавии (это двустишие из стихотворения К.Д. Бальмонта «Камыши») доносится «шепот» сухих листьев этих болотных растений?

Художники слова давно заметили, что повторение шипящих звуков в русском языке напоминает шум, шуршание, тихие шорохи ветвей… Во всяком случае, так нам кажется.

Конечно, чтобы услышать в поэзии эти «волшебные звуки», нужно обладать воображением, потому что звучание речи не может с абсолютной точностью повторять реальные «голоса» из мира вещей, животных, растений. Но язык выработал свои приемы для отражения этих слуховых впечатлений.

Ответ на этот вопрос, вы найдете в любом словаре, в частности в школьном орфографическом словаре: там указано свёкла. А в специальных словарях, посвященных нормам ударения (их называют орфоэпическими), имеется добавочная помета: неправильно «свеклá».

Почему же употребляются двоякие формы ударения? Здесь сказываются разные причины. Существуют, например:

1. Равноправные варианты: бáржа и баржá, инáче и и́наче, комбáйнер и комбайнёр, кулинáрия и кулинари́я, пéтля и петля́, планёр и плáнер, ржáветь и ржавéть, твóрог и творóг.

2. Книжные и разговорные варианты: баловáть и бáловать, договóр и дóговор, кéта и кетá.

3. Общелитературные и профессиональные варианты: астронóм и астрóном (у специалистов), áтомный и атóмный (у физиков), добы́ча и дóбыча (у горняков), и́скра и искрá (у шоферов), кóмпас и компáс, рáпорт и рапóрт (у моряков).

С детства в нашей памяти запечатлелись слова из «Сказки о царе Салтане»: Три девицы под окном пряли поздно вечерком… А вы не задумывались над тем, почему поэт назвал своих красавиц именно так — девицы? Ведь мы бы, наверное, сказали иначе — три девушки, потому что в наше время незамужнюю молодую женщину называют девушкой, а несколько устаревшее слово девица теперь звучит насмешливо… Однако в сказке оно, безусловно, уместно: его употребление создает особый народно-поэтический стиль.

В произведениях А.С. Пушкина можно встретить и другие слова с этим корнем: Послушайте ж меня без гнева: Сменит не раз младая дева Мечтами легкие мечты, — говорит Онегин Татьяне. А в конце романа поэт пишет: Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной. Не этой девочкой несмелой, Влюбленной, бедной и простой, Но равнодушною княгиней. В другом месте автор восклицает: Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране. Кстати, последняя строчка дала повод современникам А.С. Пушкина спорить: можно ли светских барышень назвать девчонками?

Правомерен ли такой вопрос? Конечно, нет, потому что имена существительные изменяются только по падежам и числам (это называется склонением), но не по родам. И если существуют параллельные формы вольер — вольера, жираф — жирафа, скирд — скирда, ставень — ставня и некоторые другие, то это не результат несуществующего изменения подобных слов по родам, а колебания в роде существительных, связанные с двумя причинами: во-первых, грамматические нормы с течением времени могут изменяться, и, во-вторых, сказывается влияние разных стилей литературного языка.

Изменения форм грамматического рода более заметны, если их появление разделяет длительный срок. Так, у А.С. Пушкина находим: лебедь белая (ср. современное белый лебедь); у М.Ю. Лермонтова: за тополью высокою (ср. высокий тополь). Но и на протяжении сравнительно небольшого периода тоже возможны колебания и изменения. Например, у писателей нашей эпохи встречаем такие, теперь уже устаревшие формы: большая зала (А. Серафимович, А.Н. Толстой), новая санатория (М. Горький, А. Новиков-Прибой), интересная фильма (А. Куприн), правая рельса (И. Бунин). У М. Горького читаем: Она садилась за угол, за роялью; у А. Блока: И на покорную рояль властительно ложились руки.

Ответить на поставленный вопрос нетрудно: конечно, «красное чернило» не бывает по той простой причине, что не существует форма единственного числа «чернило». В группе имен существительных, обозначающих какое-либо вещество и имеющих только формы множественного числа (дрожжи, духи, сливки и др.), представлено и слово чернила.

Однако в других случаях возможны колебания в выборе единственного и множественного числа, так как различие между ними не сводится к противопоставлению «один предмет — много предметов» и может быть связано с другими условиями. Так, нет смыслового различия между формами небо — небеса, время — времена, а есть различие стилистическое. Сравнивая предложения Луны не было на небе… (И.С. Тургенев) и В небесах торжественно и чудно… (М.Ю. Лермонтов), мы отмечаем нейтральный характер формы небо в первом случае и поэтический характер формы небеса во втором случае. Сопоставляя предложения Во время обеда все молчали (А. Куприн) и Во времена Екатерины слава русского флота прогремела на Черном море (А.Н. Толстой), мы находим книжный характер употребления множественного числа времена в значении единственного числа.

Конечно, дописать окончание в собственном имени, приведенном в заголовке, не составит труда. Мы руководствуемся твердым правилом, согласно которому в соответствующих падежных формах имен существительных после гласной и пишется не е, а второе и, например: к армии, на линии, к сестрам Клавдии, Ксении, Лидии, об Аркадии. Казалось бы, не должно быть никаких сомнений, скажем, в такой ситуации: мы хотим поздравить известную актрису театра и кино Ию Саввину, приготовили письмо, остается написать на конверте в строке с напечатанным уже словом «Кому»: Ии или Ие Саввиной. Но почему-то мы заколебались. И совершенно напрасно: правило действует безотказно, стало быть: Ии Саввиной.

Возьмем существительное другого разряда и другого рода — слово домишко. Как написать: Мы подошли к маленькому домишку или домишке? По правилу это слово склоняется по образцу существительных среднего рода: домишко, домишка, домишку, домишко, домишком, о домишке. Но мы чаще услышим: нет уже прежнего домишки, подойти к домишке, любоваться деревянным домишкой и т. д., с окончаниями, присущими склонению существительных женского рода.

Ответ на этот вопрос, вернее, объяснение его формулировки, будет помещен ниже. Сначала вспомним, какую стилистическую роль играют прилагательные в речи.

Сравним два отрывка.

Вот и лес. Тень и тишина. Осины высоко лепечут над вами, ветки берез едва шевелятся; дуб стоит, как боец, подле липы. Вы едете по дорожке; мухи неподвижно висят в воздухе и вдруг отлетают; мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце; птицы мирно поют. Голосок малиновки звучит радостью; он идет к запаху ландышей. Далее, далее, глубже в лес…

В этом отрывке нет прилагательных-определений, и если в целом он воспринимается как текст из произведения художественной литературы, то это благодаря наличию в нем других средств образности (переносное значение некоторых слов, использование художественных сравнений, особый ритмический строй прозы и т. д.).

А теперь приведем текст в том виде, в каком мы его находим в «Записках охотника» И.С. Тургенева («Лес и степь»):

Написать этот заголовок было нетрудно, а как его озвучить, как прочитать вслух? Это, оказывается, значительно труднее и объясняется тем, что мы сравнительно редко употребляем числительные в форме косвенных падежей. Мы постоянно что-нибудь считаем: дни, часы, минуты; считаем количество прочитанных книг, страниц, полученную в магазине сдачу, число забитых голов на футбольном или хоккейном поле, но пользуемся при этом начальной формой имени числительного, т. е. формой именительного падежа. Мы скорее услышим: «Он живет триста шагами дальше» (неправильная форма), чем …тремястами шагами дальше (правильная форма).

Вернемся к нашему заголовку. Уже первая цифра допускает в данном тексте два варианта: тысячей и тысячью. Так, мы говорим: Библиотека пополнилась одной тысячей новых книг (в книжной речи), но мы скажем: Забросали нас тысячью пустяковых вопросов (в разговорной речи). В первом случае слово тысяча — существительное в творительном падеже (ср.: задачей), которое управляет следующим за ним существительным, во втором — числительное (ср.: пятью), которое согласуется с существительным.

Сначала вспомним, что такое местоимение. Представим себе такую ситуацию. Придя домой, вы найдете в дверях записку следующего содержания: «Заходил к вам, но, к сожалению, не застал дома. Зайду попозже». И подпись: «Я». Это «Я» может что-нибудь сказать вам, если почерк вам знаком или если вы ждали прихода определенного лица. Иными словами, я употреблено здесь вместо имени и тем самым оправдывает свою роль местоимения.

Но всегда ли так легко конкретизировать личное местоимение, особенно местоимение 3-го лица? Возьмем такое предложение: Мать Оли, когда она заболела, стала очень нервной. Кто имеется в виду под словом она: мать или Оля? По правилам местоимение обычно заменяет ближайшее к нему предшествующее существительное в форме того же рода и числа, например: При доме был палисадник с клумбами, он был окружен изгородью (палисадник, а не дом). Стало быть, в приведенном выше примере местоимение она должно относиться к существительному Оля, но нет уверенности в том, что мы все одинаково поймем эту фразу и не отнесем местоимение к слову мать. Поэтому лучше было бы для ясности смысла сказать: Когда Оля заболела, мать ее стала очень нервной.

Прежде чем говорить о богатстве форм глагола, вспомним, какую стилистическую роль он играет в речи. Если выразительность прилагательных основана на том, что они служат красочными определениями предметов, находящихся в состоянии покоя, то при помощи глаголов (включая причастия и деепричастия) предметы показываются в движении, рисуется динамика действий. Возьмем такой текст:

Не умолкая, шумел пролив, набегали грохочущие волны, бьющиеся о подножие тороса.

Но вот буря стихла. Смолкли успокоившиеся волны, придавленные тяжкой грудой льда. Ледяные поля придвинулись к самому берегу. Пошел гул, рокотом отдаваясь в глубине бора. Послышалось могучее шипенье, шорох, треск ломающихся глыб, словно надвигалось неукрощенное стоногое чудовище. Передовые льдины, столкнувшись с торосом, сжатые напиравшей массой, ползли на вершину и громоздились в причудливые горы. Движение ледяной массы, встретив непреодолимую преграду, превратилось в колоссальную энергию разрушения. И через несколько минут вдоль берега ломаными очертаниями поднялись новые громады.

Сразу ли вы поняли смысл этого предложения? Вероятно, понадобилось некоторое усилие мысли, чтобы понять, что виновником аварии был не велосипед, а трамвай, велосипед же оказался в роли «пострадавшего». Приведем еще один пример: «Солнце закрыло облако». И здесь такой же случай: не облако было закрыто солнцем, а солнце было закрыто облаком.

В чем же причина временного недоразумения? Ведь если бы мы сказали: Трамвай разбил велосипед и Облако закрыло солнце, то никаких неясностей, пусть даже секундных, не было бы. Нетрудно видеть, что в первых вариантах был выбран неудачный порядок слов.

В русском языке порядок слов (порядок членов предложения) относительно свободный: не существует строго закрепленного места в предложении за тем или иным главным или второстепенным членом. Однако имеется более или менее принятый, чаще встречающийся в нейтральных стилях речи порядок следования членов предложения (прямой порядок) и отступления от него (обратный порядок, или инверсия).