Этот раздел сайта "Лаборатория знаний" посвящен переменам. Так называемое Средневековье длилось 1000 лет – с 500 по 1500 год, – и Европа конца этого периода сильно отличалась от той, что была в начале. Раннее Средневековье было проникнуто влиянием Римской империи, которая объединяла половину Европейского континента, но резко отсекала ее от другой половины. По прошествии 1000 лет Европа в целом уже обрела те контуры, которые сохраняются и поныне: в том или ином виде в ней сформировалось большинство нынешних независимых государств. Задача этой книги – проследить ход перемен и показать их значимость. Однако сосредоточимся мы не на результатах. Многих авторов трудов о Средневековье заботит в первую очередь происхождение нынешних государств и другие аспекты «современности» в их понимании, поэтому для них смысл средневекового периода заключен именно в результатах и итогах. Мне это кажется в корне ошибочным. История лишена целесообразности, историческое развитие не стремится к чему-то, а отталкивается от чего-то. Более того, с моей точки зрения, бурный период Средневековья представляет самостоятельный интерес и его не обязательно рассматривать через призму последующих событий.

Это отнюдь не значит, что средневековая история Европы представляет собой водоворот событий, не имеющих никакой логической связи, кроме принадлежности к произвольно выбранному тысячелетнему временному отрезку. Вовсе нет. Средние века размечены четко обозначенными переломными моментами, из которых и складывается этот исторический период.

Почему пала Римская империя? Если коротко – она не пала. Половина империи – восточная, со столицей в Константинополе, занимавшая территорию нынешних Балкан, Турции, Египта и стран Леванта, – благополучно пережила раскол и завоевание западной части (нынешней Франции, Испании, Италии, севера Африки, Британии) иноземцами, произошедшие в V веке. Как мы убедимся в следующей главе, не сломили ее и массовые нашествия два века спустя. Восточная Римская империя – которую мы далее будем называть Византийской, хотя ее подданные до самого конца именовали себя римлянами (ромеями), – продержалась еще тысячу лет, пока последние ее земли не покорились в XV веке османам. Те, переняв у Византии (Рима) ряд основополагающих принципов финансового и административного устройства, принялись строить собственную империю со столицей в бывшем Константинополе, ныне Стамбуле. Таким образом, в определенном смысле Римская империя просуществовала до Первой мировой войны, когда рухнуло и Османское государство.

Я говорю это не для того, чтобы создать образ прошлого, которое никогда не претерпевает изменений, – какие-то его элементы всегда присутствуют в настоящем, однако это не значит, что в прошлом не происходило серьезных трансформаций, без которых не обошлась, в частности, и Византийская империя. Я имею в виду другое. Когда речь идет о каких-то переломных событиях – конец мирной жизни для Европы в 1914 году, распад Советского Союза в 1991-м, – историки делятся на тех, кому такие катастрофы кажутся неизбежностью, обусловленной структурными предпосылками, зачастую зревшими достаточно долго и в какой-то исторический момент сошедшимися воедино, и тех, кто объясняет эти переломные события волей случая, результатом неких сиюминутных, почти случайных политических решений.

Если бывшая Западная Римская империя в начале VI века пребывала в неопределенности, то Восточная переживала экономический подъем. В богатых селениях северной Сирии среди оливковых рощ строились крепкие каменные церкви, в странах Леванта благодаря орошению возделываемые земли теснили пустыню; на холмах нынешней южной Сербии, на родине императора Юстиниана (527–565), рос город Юстиниана Прима (ныне Царичин-Град), который, как показали недавние раскопки, мог похвастаться не только множеством великолепных общественных зданий, но и довольно значительным населением и налаженным ремесленным производством, хотя находился, как и сейчас, в стороне от наезженных дорог. Тот же император Юстиниан в 532–537 годах возвел в Константинополе «великую церковь» – собор Св. Софии, до XIII века остававшийся крупнейшей крытой постройкой в Европе. По торговым путям, расчертившим все Восточное Средиземноморье и Эгейское море, в Константинополь и другие крупные города поступало вино из Газы, оливковое масло из Сирии и Анатолии, египетские зерно и папирус, египетский и сирийский лен, керамика с Кипра и островов Эгейского моря. В основе этого товарообмена лежала система податей, в рамках которой продовольственную и другую продукцию везли на север, в Константинополь и к военной границе на Балканах, а также на восток, к персидской границе по Евфрату, однако распространение товаров не ограничивалось маршрутами транспортировки натуральных налогов.

Амбиции Каролингов уже больше четверти века будоражат умы историков: именно эта династия предприняла масштабную попытку пересмотра политики всего Средневековья. В определенном смысле действовать с размахом было на самом деле легче: Франкская империя Карла Великого (768–814) и его сына Людовика Благочестивого (814–840) существенно превосходила размерами любое другое политическое образование средневековой Европы, поскольку включала в себя территории современной Франции, Германии и Нидерландов, частично захватывая северную Италию, Каталонию и Австрию. Это не значит, что политические начинания, которые мы наблюдаем у ряда западноевропейских государств после 1200 года, были менее радикальными: достаточно вспомнить, например, инновационные политические институты североитальянских городов XIII века или гуситов в Богемии (Чехии) XV столетия.

Однако эти преобразования были фрагментарными и мелкомасштабными. Не стоит, однако, думать, будто каролингские правители и знать сознавали, к чему ведут их действия. Свою задачу они видели в основном как нравственную, даже теологическую, черпая императивы из глубины веков (образцами для подражания Каролингам служили библейский Израиль и христианская Римская империя), и избранные ими политические методы имели не менее давнюю историю – Каролинги просто пытались соответствовать.

Христианизация Северной Европы изменила уровень наших знаний о континенте. В 500 году граница Римской империи отделяла ведомое от неведомого. Обо всем, что происходило к северу от нее, мы знаем из данных археологических раскопок, которые рассказывают хоть и много, но далеко не все, и из римских источников, авторы которых обращали взоры на север, однако при этом были не просто не осведомлены, но в большинстве случаев даже не пытались нарисовать точную картину: «варвары» их интересовали только как отражение недостатков римского общества. По прошествии трех насыщенных событиями веков, к 800 году, положение мало изменилось. К этому времени франкам подчинялась большая часть Германии к северу от римской границы, пусть эти земли пока и не были полностью интегрированы во франкскую политическую систему. Достаточно много известно об Ирландии и англосаксонской Англии – формально бывшей римской провинции, на деле сильно отличающейся от Рима общественным устройством, – но в остальном для областей к северу от Рейна и Дуная у нас по-прежнему нет иных источников, кроме археологических и сторонних документальных, не балующих надежностью. Положение изменилось к 1100 году: к этому времени для большинства регионов у нас имеются по крайней мере какие-то письменные данные, позволяющие точнее представить, как была устроена жизнь в северной половине Европы. А там в это время повсюду формировались политические структуры, более сложные, чем при Карле Великом.

Мы уже говорили о значительной разнице между общественной политической сферой раннего Средневековья в Западной Европе и ограниченной по масштабу, более персонализированной, основанной на феодальном господстве политикой более поздних столетий. Постепенный переход к этой политической модели наметился на рубеже XI–XII веков в Западно-Франкской державе, и к 1100 году она уже преобладала во многих местах. И хотя после этого крупномасштабные политические образования вернулись, местная власть никуда не исчезла и стала одним из главных отличий второй половины Средних веков на Западе от первой. Развитие этой новой политики мы и рассмотрим в данной главе. Однако для начала надо пояснить, что именно я подразумеваю под этой политикой, поэтому начнем мы с текста, который даст нам представление о новых политических характеристиках того периода.

В 1020-х годах Гуго де Лузиньян, феодал из западной Франции, приказал составить длинную памятную запись, в которой перечислялись все обиды, нанесенные ему его сеньором Гильомом V, графом Пуату и герцогом Аквитании. Гильом обещал ему кого-то в жены, а затем налагал запрет на брак; помешал Гуго унаследовать положенные ему земли; действовал, не посоветовавшись с Гуго; не пришел Гуго на выручку, когда у того пытались отобрать земли (Гуго сказал Гильому: «Все мои лишения от преданности вам», но Гильом сочувствия не выразил: «Ты мой и исполнишь волю мою»); он не препятствовал строительству замков в ущерб Гуго и сжег замки, возведенные самим Гуго. Всякий раз Гуго роптал, а Гильом обещал поддержку, но обещаний не выполнял.

Вот – вкратце – что нам известно о подъеме экономической активности классического Средневековья. В промежутке с 950 по 1300 год население Европы увеличилось в три раза; чтобы накормить его, проводилась обширная расчистка земель со сведением лесов и распашкой неокультуренных пастбищ; по всему континенту появлялись новые и развивались уже существующие города, в которых товары (прежде всего металлические изделия и текстиль) производились теперь на профессиональной ремесленной основе, гораздо менее распространенной прежде, а рынок сбыта стал гораздо шире. В обиход все активнее входили монеты (в этот период почти везде – за исключением Византии – серебряные); начинала развиваться сельскохозяйственная специализация; люди и товары повсеместно перемещались на более далекие расстояния, особенно начиная с 1150 года; многообразие товарного обмена, характерного для запада и юга Европы, постепенно распространялось и на север. По средневековым меркам это был экономический бум. Иногда рост населения может привести к обнищанию, но к тому периоду это не относится: к концу обозначенного исторического отрезка экономика усложнилась, хотя, как мы еще увидим, в некоторых регионах в начале XIV века наблюдались явные признаки достижения демографического потолка.

Назначая в 1093 году архиепископом Кентерберийским Ансельма из Бекского монастыря, король Англии Вильгельм II по традиции провел обряд инвеституры, вручив Ансельму пастырский посох. Вскоре Ансельм поссорился с королем и, покинув Англию, в 1098 году прибыл в Рим. Там, однако, как нам уже известно, папы с 1078 года светскую инвеституру порицали, поэтому, вернувшись после смерти Вильгельма II в 1100 году в Англию, Ансельм уведомил вступившего на престол Генриха I, что инвеститура недействительна. Это вызвало новый виток конфликта, и король с архиепископом помирились только в 1107 году. Ансельм отличался изрядной бескомпромиссностью – отсюда и конфликты, – но отнюдь не был невеждой-провинциалом: итальянец, в прошлом аббат крупного нормандского монастыря, прогрессивный и уважаемый богослов. Если человек с таким кругозором и связями оставался в неведении относительно одной из главнейших составляющих конфликта между папами и императорами, политическая коммуникация на рубеже X–XI веков явно оставляла желать лучшего.

Для сопоставления рассмотрим Четвертый Латеранский собор, состоявшийся в Риме столетием позже, в ноябре 1215 года. О созыве этого крупнейшего из средневековых церковных соборов папа Иннокентий III объявил в апреле 1213 года, на нем присутствовало огромное количество епископов и аббатов, свыше 1200 представителей верховного духовенства со всей Европы и даже с Востока.

Западноевропейские королевства, которые мы рассмотрели в предыдущей главе, к XIII веку оказались на гребне успеха, но до тех пор они были не единственными – и даже не самыми – могущественными христианскими государствами в Европе. К моменту кончины императора Василия II в 1025 году его империя (мы называем ее Византией, но, как нам уже известно, сам он и его подданные именовали ее Римской, вслед за Августом и Юстинианом) была, бесспорно, сильнейшим политическим образованием на континенте. Она протянулась от Дуная до Антиохии и от Бари на юге Италии до нынешних границ Ирана. Иными словами, Балканы, Греция, Анатолия (нынешняя Турция) и материковая южная Италия принадлежали к единой и сплоченной политической структуре с развитой фискальной системой, не знавшей равных в средневековых латинских странах, а ее столица Константинополь с населением свыше четверти миллиона человек была крупнейшим из когда-либо существовавших городов средневековой Европы.

До конца XII века Византия, несмотря на территориальные потери, превосходила богатством и могуществом любое западное государство. Тем не менее всего через несколько десятилетий империи не стало. Анатолийское плоскогорье досталось туркам, Балканы перешли в руки сербских и болгарских правителей. Константинополь в 1204 году был взят французскими и итальянскими войсками, которые, как известно, в ходе Четвертого крестового похода отступили от своей изначальной цели – захватить мусульманский Египет – и вместо этого разрушили христианское государство.

Стоит нам обратиться к позднему Средневековью, и сведения о европейцах – особенно западноевропейцах – множатся в геометрической прогрессии. Судебные протоколы из итальянских городов дошли до нас сотнями тысяч, финансовые записи английского правительства примерно в тех же объемах. Более того, распространение грамотности привело к тому, что письменные документы стали уделом самых разных социальных слоев – вплоть до самых низов, ремесленников и иногда крестьян. Все чаще тексты писались не на латыни, то есть приближались – хоть и не полностью – к разговорной речи этих людей. В результате нам становится проще разобраться в культурных ценностях и обычаях большинства, не относящегося к высшим слоям общества, и подробнее исследовать не связанные с религией моральные установки элит. Поэтому давайте посмотрим, как реализовывался этот культурный уклад на практике, обращая особое внимание на гендерные различия, прежде всего применительно к женщинам, и на общинную сплоченность. В основном нас будет интересовать период после 1300 года, но по возможности мы будем заглядывать и в более ранние времена.

Позднее Средневековье принято отсчитывать от пандемии чумы 1347–1352 годов. Однако на самом деле в последних полутора веках средневекового тысячелетия имеются три крупные вехи. Другие две – это череда войн, главным образом между Англией и Францией, условно называемая историками Столетней войной (номинально 1337–1453) и Великая западная, или Папская схизма (1378–1417). Все три – исторические события с большой буквы. Несмотря на это, их переломное воздействие зачастую сильно преувеличено, однако они все равно остаются важными отправными точками. С них и со связанных с ними проблем мы и начнем, а затем двинемся дальше: сперва пройдемся по экономическим переменам этого периода, затем дадим беглый обзор происходившего в политике отдельных стран позднесредневековой Западной Европы, особенно в фискальных опорах государственного строительства. В следующей главе этот материал послужит нам канвой для обсуждения перемен в характере европейской политики.

Первые вспышки Черной смерти были отмечены в Крыму в 1346–1347 годах, откуда она распространилась по всему побережью Средиземного моря (особенно свирепствуя в Египте) и в 1348–1349 годах постепенно продвинулась из Италии на север, добралась в 1349–1350 годах до Скандинавии, а оттуда спустилась к Руси. Распухание лимфатических узлов, высыпание бубонов, жар – и, как правило, скорая гибель. Смертность была высочайшей – от трети до половины населения, а последующие, более слабые волны эпидемии, регулярно накатывавшие примерно до 1400 года, а затем с меньшей регулярностью еще несколько столетий, сократили население Европы к концу XIV века почти вдвое по сравнению с 1346 годом.

Мы уже знаем, как были организованы и откуда черпали ресурсы государства Европы в позднем Средневековье, однако это лишь одна составляющая политики того периода. Не менее важны представления народа – как верхов, так и низов – о том, как правители должны распоряжаться этими ресурсами и, в более широком смысле, как следует управлять государством. В позднем Средневековье эти вопросы послужили поводом к пространным дискуссиям. Они знаменовали расширение общественного пространства в политике, характерное именно для этого периода, и в данной главе нам предстоит обозначить его социально-политический контекст.

В злополучные для Англии годы правления Генриха VI – особенно несколько десятилетий номинального руководства по достижении совершеннолетия (1437–1461), когда страна все больше сбивалась с политического курса и проигрывала войну с Францией, – образованная прослойка (а иногда и не только она) вела разнообразные политические дискуссии. Они продолжались и в 1460–1470-х при сменившем Генриха Эдуарде IV из династии Йорков. В ходе этих дискуссий был выдвинут ряд предложений по поводу наилучшего выхода из сложившейся ситуации, зачастую противоречащих друг другу и сильно разнящихся содержанием и акцентами.

Что на самом деле изменилось в Европе за средневековое тысячелетие? Самые важные, с моей точки зрения, отдельные перемены я перечислил в начале главы 1, и они стали предметом нашего дальнейшего обсуждения. Однако теперь нам придется отступить на шаг назад и взглянуть шире, охватывая всю Европу целиком, со всеми необходимыми обобщениями, ведущими нас к той картине позднего Средневековья, которая предстала перед нами в последних трех главах. Если что-то и оставалось неизменным на протяжении всех Средних веков, это бывшая граница Римской империи. Да, в общих чертах, как мы видели, политическая карта Европы, какой мы знаем ее в XXI веке, сложилась уже к 1500 году; это само по себе немаловажно как подлинное следствие социально-политических перемен в средневековой Европе в целом. Но теперь мы знаем: если отвлечься от политических рубежей и обратить внимание на инфраструктуру королевств и прочих государственных образований XV века, станет ясно, что старая граница по Рейну и Дунаю никуда не исчезла: почти все сильные державы, как мы помним, оказались к югу от нее, а к северу политическое единство было величиной гораздо менее постоянной.