Начало мифам об ужасно ядовитом пустынном дереве положил доминиканский монах Иордан Кателоки еще в 1330 году. С тех пор их количество только увеличивалось и обрастало все более устрашающими подробностями.

К тому времени, когда Пушкин стал писать свое стихотворение (опубликованное в 1828 году в альманахе «Северные цветы» под названием «Анчар, древо яда»), ему не надо было особенно и фантазировать. Упоминания о жутком дереве с таким именем уже имелись в научных источниках. Вот как, например, описывал анчар в середине ХVII века голландский ботаник Г. Румпф (в ряде работ пишется Румпфий, Румфиус): «Все, чего коснутся его испарения, гибнет, так что все животные его избегают и птицы стараются не летать над ним, ни один человек не осмелится приблизиться к нему, разве что руки, ноги и голова будут защищены толстой тканью». Исключение существует лишь для василиска. Только эта безобразная ящерица, по его мнению, может безнаказанно жить под деревом смерти. Как не поверить авторитету ученого! Но откуда он мог взять такие сногсшибательные подробности?

Легенда об анчаре (с легкой руки Пушкина) – самая знаменитая на тему о зеленых злодеях. Похожие байки возникали и позже, в более близкую к нам эпоху, и были даже пострашнее своей предшественницы. В качестве примера приведем одну из них, получившую, пожалуй, наибольшее распространение в массовой печати и среди населения.

4 января 1925 года в американском еженедельнике American Weekly по явился потрясающий рисунок, который мы воспроизводим ниже. Мы видим на нем мощное приземистое дерево (явно не анчар!), имеющее густую темную крону и напоминающее внешним обликом наш могучий дуб. И двух людей около него, попавших, судя по всему, в опаснейшее положение. Стоящий на крепких корнях монстр явно покушается на жизнь одного из них, оказавшегося поблизости.

Надо ли говорить, с каким нетерпением ехал я в 1973 году в Веймар – город великого Гёте. Предстояло воочию увидеть места, где он когда‑то ходил, любил, страдал и творил. Знать бы тогда, что много лет спустя пригодятся и те воспоминания…

Иоганн Вольфганг Гёте знаменит, прежде всего, как поэт с мировой славой. Менее известна его вторая страсть – естествознание, а ведь и в данной области он сделал немало. Достаточно заглянуть в любую энциклопедию, чтобы в этом убедиться. Четырнадцать томов составляет его научное наследие, из них три тома касаются ботаники и зоологии и один – общих вопросов естествознания. Такой плодовитости может позавидовать любой исследователь, не говоря уже о поэтах.

У Виталия Бианки, тонкого знатока природы, есть сказ о разудалом комаре, который свирепствовал на болоте, словно соловей‑разбойник на большой дороге. Он кусал подряд всех лесных жителей и дерзко набрасывался на посетителей, наводя на всех страх. При этом кичился своей храбростью.

Стрекоза как‑то его предупредила:

– Изловит тебя, кровопийцу, Росянка.

– А вот и нет! – заносчиво ответил ей Комар, зная, что никакой зверь его еще ни разу не поймал. А тут какая‑то неизвестная Росянка. Эка невидаль! И продолжал разбойничать, как и раньше.

Но вот однажды на вязком болоте заметил Комар во мху маленькую Травинку. Трава как трава, ничего вроде особенного во внешности: прямой стройненький стебелек и колосок, белые цветочки в зеленых колокольчиках.

Едва уловимыми лесными стежками пробираемся через постепенно редеющий соснячок. Темный бор становится все светлее. И вот, наконец, впереди за песчаным бугром открывается неоглядная ширь. Это раскинулось во всем своем зеленом великолепии верховое болото.

Под ногами захлюпала ржавая вода, и мой проводник на всякий случай методически тыкает впереди длинной палкой. Мало ли какой сюрприз, замаскированный природой, ждет нас в этих торфяных залежах! Болото не терпит легкомысленного к себе отношения, и подстраховка здесь еще никому не помешала.

Чтобы понять, почему маленькое, безобидное на вид растение стало хищником, надо вникнуть в будничную жизнь болота, и тогда многое станет ясным.

Плотоядность росянок, прямо скажем, не от хорошей жизни. Болото, а тем более верховое, не очень балует своих зеленых питомцев сытыми обедами. Свободной минеральной пищи в нем – кот наплакал, хотя материала для нее (накопленной органики) более чем достаточно. Вековые отложения торфа уходят в глубину на многие метры, превышая зачастую даже цифру 10. Представьте себе такое скопище навоза. Да это же неизмеримое богатство!

Но навоз и торф далеко не одно и то же самое. Микроорганизмы в кислой, переувлажненной и холодной среде болота работают нехотя, и богатейшие кладовые органики разлагаются здесь с большим трудом. На таком скудном почвенном пайке сильно не разгуляться даже деревьям с их мощной корневой системой. Собирая на болотах клюкву или бруснику, многие из нас, наверное, обращали внимание на хилых уродцев – низко рослые сосенки да березки, которые сиротливо стоят среди бесчисленных кочек и мочажин. Высотою с человека, а то и меньше, хотя по возрасту некоторые уже столетние старушки. Не живут, а мучаются впроголодь. Такие здесь нищенские условия питания.

Росянке посвящено более половины объемистой книги Дарвина. В ней впервые доказательно объясняется курьез в зеленом царстве природы, плохо согласующийся с ее законами. Все в этом царстве доселе было разложено учеными по полочкам и не вызывало сомнений. И вдруг в одночасье одна из них, едва ли не самая важная, рухнула, наделав много шума.

А что же сам возмутитель спокойствия?

Говорят, что после одного из удачных опытов, раскрывающих тайну питания зеленого зверолова, ученый воскликнул: «Клянусь всем светом, ни одно открытие не доставляло мне большего удовольствия, чем это!»

А гордиться было чем. В результате длительного и упорного труда выявлены «по существу все аспекты поведения этих удивительных растений, начиная от их методов захвата добычи до химических особенностей процесса ее переваривания. Его остроумные, тщательно собранные данные и блестящие умозаключения должны восхищать всех биологов». Такую высокую оценку дают этому труду нынешние американские ученые А. Гэлстон, П. Девис и Р. Сэттер.

Росянку не следует смешивать с другим созвучным по названию зеленым охотником – росолистом, хотя они и из одного семейства. Даже название свое оба получили от одного и того же корня – роса – за схожесть липучих ловчих шариков с переливающейся на солнце росой. Но это все же самостоятельный монотипный род с одним единственным видом – Росолистом лузитанским (Drosophyllum lusitanicum L.). Приставка к наименованию образована от слова «Лузитания». Так в старину называли Португалию, где произрастает этот опасный для ряда насекомых представитель флоры.

В литературе он известен с ХVII века. В 1806 году растение было описано ботаником Х. Линком, который и присвоил ему теперешнее научное название.

Росолист представляет собой мелкий кустарник, поменявший сфагновое болото на пески и голые скалы приморских возвышенностей Португалии, Испании, Марокко и некоторых других стран. Влагу растение получает из атмосферных осадков. Минеральные соли – из почвы, которая не слишком ими богата. Ну а дополнительную азотную пищу добывает, как и все его ближайшие родственники, из тел насекомых.

В далекой Австралии, на родине большинства из имеющихся в природе росянок, есть зеленый хищник, очень напоминающий их своими повадками. Это библис. Было время, когда его пытались и причислить к росянкам. Уж слишком похож он некоторыми внешними деталями на своих росистых родичей, а способом охоты тем более. Но потом систематики разобрались: все же это самостоятельный род совсем другого семейства – библисовых, который звучит одинаково и на русском, и на латинском – библис (Byblis). С росянками у него близкого родства нет, а внешне он больше похож на рассмотренную выше португальскую мухоловку. Единственное, что их всех объединяет, – липкая ловчая жидкость на листьях, похожая во всех случаях на росу.

Откуда же произошло такое занятное название?

Считается, что это имя девочки из греческой мифологии. Брошенная родителями, она сильно и долго плакала, пока слезы несчастного ребенка не превратились в фонтан. Выступающие на поверхности растений светлые и тягучие капли как раз и напоминают эти детские слезы.

Оставим в покое росянку и побродим по сочащемуся красноватой водой болоту. Иногда на нем, если, конечно, повезет, можно встретить еще одного зеленого разбойника – жирянку. Она тоже любит сырые луга и топи.

Геологу и писателю Петру Сигунову однажды улыбнулась такая редкая удача. Произошло это в саянской тайге во время поисковой экспедиции. Но послушаем лучше самого автора: «Возле охристой застойной болотной воды мне попалось невероятнейшее чудо‑юдо природы – альпийская жирянка. Длинные грязно‑зеленые листья ее, грубые, мясистые, с круто загнутыми вверх краями, походили на желоба, корыта, лодки. Они лежали на чахлой, мшистой подстилке тугими компактными розетками. Собранные близ корня в лучистый пучок, листья‑корыта, листья‑лодки лежали спокойно, не шелохнувшись, как щупальца утомленных морских звезд. Их поверхность лоснилась кичливо броско, точно была намазана густым слоем потемневшего сливочного масла. Круглые капли прозрачной липкой жидкости поблескивали на солнце красивыми жемчужными росинками. Над дремлющими звездами‑розетками игриво колыхались от ветра белые растрепанные колокольчики, одиноко возвышавшиеся на длинном лиловом стебельке. Среди чистых овальных лепестков в глубине зева приветливо золотилось ярко‑желтое пятно. От каждого колокольчика топорщилась клювастая шпора».

Один из героев сказки датского писателя Ханса Кристиана Андерсена как‑то решил взглянуть через увеличительное стекло на каплю обычной воды из канавы. То, что он там увидел, повергло его в дикий ужас. Мельчайшие прожорливые существа бегали, прыгали, набрасывались на своих собратьев и без зазрения совести поедали друг друга. Долго наблюдал за происходящим и подошедший старый колдун. А потом в величайшем удивлении воскликнул:

– Да ведь это Копенгаген или любой большой город!

Капля прозрачной на вид воды при увеличении оказалась густонаселенной. В ней бурлила жизнь. Не зря страстный поклонник дикой природы американский мыслитель Генри Дэвид Торо так любил смотреть в зеркало вод, в которых под яркими лучами солнца резвились многочисленные живые создания. Он знал, что их там гораздо больше и что даже самые мелкие, которых он не видит, тоже участвуют в этой пляске жизни.

В теплых стоячих водах средней и южной Европы, а также Австралии, Индии, Африки, Южной Америки и ряда других стран, помимо пузырчатки, водную мелочь ловит еще один свободно плавающий зеленый пират – альдрованда (из семейства росянковых). Единственный ее вид – альдрованда пузырчатая (Aldrovan da vesiculosa) – обитает и в наших водоемах. Странноватое, на первый взгляд, имя она получила в честь известного итальянского натуралиста Улиссе Альдрованди (1522–1605 гг.) – основателя ботанического сада и большого биологического музея в Болонье, автора многих научных трудов по естественной истории.

Водная хищница стала известна науке давно. Около 300 лет назад она была найдена в Индии, близ Калькутты. Еще раньше – встречена упомянутым выше исследователем на юге Франции. Советские ботаники обнаружили ее на Кавказе и в ряде других мест юга нашей страны. Но самые большие скопления ее оказались в дельте Волги.

Итак, наших зеленых разбойников легко пересчитать по пальцам: росянка (три вида), пузырчатка (три вида), жирянка (один вид) и альдрованда (монотипный вид). Только и всего! Но мировая плотоядная фитокомпания гораздо внушительнее. К тому же постоянно растет. Сейчас она насчитывает свыше 600 видов, принадлежащих к 19 различным семействам. Все они, кстати, двудольные растения, то есть с двумя семядолями в зародыше.

Наибольшую известность из заморских мухоедов получила венерина мухоловка. Скорее всего, потому, что была открыта раньше всех своих хищных европейских подруг – еще в середине ХVIII века в американском штате Северная Каролина. Она росла в лесном болоте неподалеку от морского берега. Позже ее обнаружили и в штате Южная Каролина на прибрежных песчаных пустошах и торфяных болотах. Сейчас на Атлантическом побережье Северной Америки известно около 100 местонахождений этого растения. В природе других стран его нет вообще.

У тропических перевертышей наиболее распространенная ловушка для животных – кувшин, или урна. Ими снабжены растения многих родов. Но по разнообразию форм и численности видов на первое место следует поставить род непентес. Единственный, кстати, в одноименном семействе.

В джунглях непентес имеет контуры лианы и вырастает иногда до неслыханной для зеленых хищников высоты – порядка 18 м, а то и 20 м (как, например, непентес Раффлеза (Nepenthes rafflesiana)), развешивая свои коварные приспособления прямо в воздухе. Внешне они похожи на красочные детские чулки, которые в ряде стран вывешиваются в рождественскую ночь, чтобы привлечь внимание Санта‑Клауса.

Помимо непентесов, кувшинообразными листьями обладает специализированная группа теплолюбивых растений из семейства саррацениевых. Оно включает в себя три рода: саррацения, дарлингтония и гелиамфора. По типу ловчего аппарата к ним близко примыкает еще один самостоятельный род – цефалотус.

В таком порядке мы их и рассмотрим.

Наибольшую известность из отмеченного выше хищного семейства получил род саррацения (лат. – Sarracenia). Название ему дал известный французский ботаник и путешественник Жозеф Питтон де Турнефор. Именно он в 1700 году описал неизвестные тогда растения, присланные из канадской провинции Квебек коллегой по профессии М. Саррацином. Его имя и было использовано в ботаническом паспорте нового объекта.

Этот род семейства саррацениевых представлен в природе только одним видом – дарлингтонией калифорнийской (Darlingtonia californica). Как подсказывает уже само название, произрастает наш новый зеленый хищник в Калифорнии. А если говорить точнее, на территории от северного побережья данного штата до южной границы соседнего – в Орегоне. Как и все его плотоядные собратья, предпочитает селиться на болотистых почвах, часто вблизи родников и ручьев. В естественных условиях нередко образует плотные подушкоподобные скопления.

В отличие от своих равнинных родственников – саррацении и дарлингтонии – род гелиамфора со всеми своими видами (на данный момент известны восемь) нашел себе пристанище в горах и ближе к экватору. Он занимает часть приграничной территории на стыке государств Венесуэла, Бразилия и Гвиана и нигде больше не встречается, кроме этих труднодоступных песчанистых плато. Растения произрастают на высотах от 1000 до 3000 м над уровнем моря.

Листья их тоже превращены в небольшие узкие (2–8 см диаметром) ловушки, похожие на кувшин с широко распахнутым горлышком. Сосуды эти красноватого цвета. Высота их обычно колеблется в пределах 10–35 см. Только у вида Г. Ионы (Heliamphora ionasi) она достигает полуметра и более. А ярко‑красная элегантная шапочка (крышечка) над верхним расширением вообще мала до смешного. Выглядит над ним как скорлупка желудя над чайной чашкой. У одного из видов (Heliamphora chimantensis) она имеет ложковидную форму.

Как и род дарлингтония, род цефалотус из семейства цефалотовых представлен в природе одним единственным видом. Русское название его – цефалотус мешочковидный (или мешочковый), латинское – Cephalotus follicularis. Родовое имя намекает на особенности строения цветка, который имеет головчатую форму (греч. kephalotus переводится как «головчатый»). Видовое же станет понятным из дальнейшего рассказа.

Растения под таким названием впервые были найдены европейскими исследователями в 1791 году на юго‑западном выступе Австралийского континента и описаны в 1806 году французским ботаником Ж. де Лабиллардьером. Растут они по окраинам торфяных болот и вдоль водных потоков среди зарослей кустарников и осок. Основной ареал произрастания сосредоточен в прибрежных районах Западной Австралии. В прочих местах как самой Австралии, так и других стран их присутствие не обнаружено. Ботаники называют такие организмы местными, или эндемическими, имеющими узкое распространение.

Хищничество процветает, оказывается, не только на поверхности земли или в толщах вод, но и под землей. В природе 20 видов таких зеленых охотников. Они объединены в один род – генлисея (Genlisea). Первые его виды описаны французским ботаником Огюстом де Сент‑Илером в 1833 году в Бразилии.

Самое удивительное у этих растений то, что ловят они свою добычу не специально приспособленными для данной цели листьями, а подземными столонами. Если вы когда‑нибудь копали картофель, то наверняка и не единожды находили в почве длинные белесые шнуры, каждый из которых заканчивается клубнем. Это и есть столоны – видоизмененные побеги, служащие для вегетативного размножения.

Грибы знает всякий. Каждой осенью мы собираем в лукошко эти прекрасные и вкусные дары леса. Нередко встречаем в нем и ядовитые – мухоморы, бледные поганки и пр. Хищных под дубом, березой, сосной или елью никто еще не встречал. Поэтому на вопрос о них завзятый любитель тихой охоты только усмехнется в ответ или насмешливо скажет: «Чушь какая‑то! Нет и не может быть таких в принципе».

Понять его легко. Само определение «хищный» по отношению к неподвижным мирным созданиям звучит и странно, и оскорбительно. Ни зубов, ни когтей, ни острого клюва у них нет. Сидят себе тихо и смирно в траве, пока человек не подберет или зверь не съест. Да что там зверь! Обыкновенный червь спокойно их уписывает, сжирая иногда подчистую. И ни разу еще бедный гриб не постоял за себя. Где уж тут способности к охоте!

Эти организмы уже не считаются хищными, но по повадкам некоторые из них – отъявленные грабители. Правда, грабят они не животных, а своих же зеленых сородичей. Давайте посмотрим, кто они и почему им некогда приписывали плотоядные наклонности.

У растений немало враждебного в природе. Их бьет град, уничтожает огонь, истребляет засуха и жара, губят заморозки и затяжные дожди, портят вредители, «подрывают здоровье» различные болезни и т. д. «Но опаснейшие враги, – утверждает Кон, – это опустившиеся члены их собственного царства (именно царства растений). Дело в том, что не все растения вскармливают себя мирным трудом; между ними существуют грабители, которые не способны к честному труду и из‑за угла поджидают удобного момента для захвата добычи, не останавливаясь даже перед убийством».

К числу таких скрытых или потаенных растительных агрессоров принадлежит петров крест – житель преимущественно умеренного пояса Евразии, близкий родственник погремка и марьянника. Растение носит довольно странное и загадочное название. И в самом деле, почему «петров», а не «иванов» или «тимофеев»? И почему «крест»?

Все дело, оказывается, в особенностях его строения и жизни, которую он в основном проводит под землей. На поверхности ее растение живет недолго, достигая пика своего генеративного (полового) развития к так называемому «Петрову дню». Этим, скорее всего, объясняется первая часть названия.

Раффлезия – крайний случай паразитизма, вершина приспособления к такому образу жизни среди высших растений. Можно сказать, паразит из паразитов. Если у других паразитов есть все или почти все присущие растению органы, то у раффлезии надземная часть так сильно редуцирована, что представлена лишь одним цветком. Само же вегетативное тело и телом‑то трудно назвать. Это всего лишь клеточные нити (что‑то вроде грибницы), перехватывающие чужую пищу.

И все же это высшее растение. Ботаник Д. Г. Скотт так объясняет причину удивительной метаморфозы паразита: «Член высшего класса растительного царства может опуститься до уровня гриба для того, чтобы получить какое‑нибудь преимущество в борьбе за существование». Вот до чего доходит конкуренция в природе!

Это тропическое растение из семейства бромелиевых, имеющее оригинальные листья‑кувшинчики. Они очень похожи на ловчие сосуды плотоядных растений. Одно время ученые таковыми их и считали. Тем более что в них всегда можно было найти муравьев и других насекомых, а также жидкость.

Но присмотревшись внимательнее, обнаружили, что муравьи не испытывают там никакого дискомфорта. А если и тонут иногда в воде, то не по чьему‑то злому умыслу, а по собственной неосторожности. Но тогда зачем растению такое хранилище воды?

Хранилище оно и есть, это правда. Дело в том, что дишидия относится к так называемым цистерновым эпифитам – растениям, живущим исключительно за счет атмосферной, а не почвенной влаги. Кувшинчики ее и служат для улавливания такой влаги. Установление данного факта вернуло растению его доброе имя.

Роридулу можно и сейчас еще найти в справочниках и книгах, посвященных плотоядным растениям, хотя таковым оно не является. Это предполагал еще Дарвин, которому были присланы засушенные экземпляры одного из видов. Посмотрим, что же коварного в ее внешнем облике, что заставляет ученых приписывать ей хищные наклонности.

Начнем с того, что данный род невелик и включает в себя только два вида – роридулу зубчатую (Roridula dentata) и роридулу горгоны (Roridula gorgonias). И оба обитают на крайнем юге Африканского континента – в Капской провинции, которая богата такими насекомоядными растениями, как росянка. Уже то, что роридула произрастает на каменистых склонах и осыпях и, следовательно, испытывает трудности с питанием, роднит ее с широко распространенным в этих краях зеленым хищником. Хотя по виду она больше похожа на росолист.

Плотоядные растения – биологические уникумы; феномен, граничащий с чудом. В обширном царстве флоры они представляют собой совершенно особую жизненную группу, нечто среднее между растениями и животными. Исследователи долго не обращали на них особого внимания. В работающей на нужды общества науке часто перевешивает экономическая сторона, а она здесь не выглядела слишком обещающей.

Но кто может поручиться за будущее? Биология знает немало случаев, когда в результате неожиданного открытия вдруг резко возрастал интерес к какому‑нибудь невзрачному растению или к доселе непривлекательной козявке. Самое яркое подтверждение тому – гриб рода пенициллиум (Penicillium). Сотни лет эта ничем не примечательная зеленая плесень была в глухом забвении. Многим она попадалась на глаза и не вызывала никаких эмоций – плесень как плесень. Ничего интересного, скорее, больше отталкивающего. Немало такой мелочи гибнет под нашими ногами.